Плавали - знаем

Александров - столица 101 километра

«Здесь музеи хранят старорусский,

Позабытый уж быт и уклад!
Самоварно-утюжным искусством,
Переславль-Залесский богат!

Столица "Золотого кольца". Зарисовка Ярославль-Карабиха

«Цветаевский костёр горит во имя встречи…»

Путешествие на Орловщину... Благодатный уголок России

«Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без неё не может обойтись…» Эти слова И.С.Тургенева замечательно объясняют наше желание совершить путешествие на Орловщину, места, воспетые многими писателями и поэтами. Да и потом, давно хотелось узнать, что представляет собой город Орел, носящий имя грозной и вольной птицы... Нам предстоял путь в четыре сотни километров!

Таруса. Осень 2009 «Анастасии и Марины здесь оживают голоса!»

«Мне чудятся Оки серебряные воды…»

«Птица-феникс – я, только в огне пою!» Это крылатое изречение Марины Цветаевой стало девизом традиционных тарусских костров, уникального явления в наполненной событиями и людьми «маленькой мирной Тарусы». Этой осенью зажегся двадцать четвертый в честь 117-летия русской поэтессы и 115-летия ее сестры Анастасии Ивановны Цветаевой. По традиции, в первое воскресенье октября поклонники творчества Цветаевой собрались не только из Тарусы, Москвы, Калуги, Александрова, но и из самых отдаленных уголков России и даже зарубежья.

Любовь – это все дары в костер,-
И всегда – задаром!

Длинной цепочкой идут «костровцы» мимо памятного камня с высеченной надписью: «здесь бы хотела лежать Марина Цветаева», открытого при огромном стечении народа в 1988 году. Возложив цветы и сделав фото на память, проходят мимо сиротливого фундамента разрушенного дома семьи Цветаевых… Здесь выросло четверо детей Ивана Владимировича: Леры, Андрея и неразлучных Муси с Асей.

Кто для Аси нужнее Марины?
Милой Асеньки кто мне нужней?

«Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить,- написала Анастасия Ивановна Цветаева в своих «Воспоминаниях». Внизу «все так же сонными лугами лениво плещется Ока», в наверху «звонят колокола в тени, спешат удары за ударом» - слава Богу, церковь Воскресения Христова восстановлена. .. По дороге собирают хворост, сухие стволы деревьев, и вот среди пышного свечения октябрьского листопада уже вспыхивает огонь, и льются стихи:

Ледяной костер, огневой фонтан!
Высоко несу свой высокий стан,
Высоко несу свой высокий сан –
Собеседницы и наследницы».

Право зажечь костер предоставлено внучке Анастасии Ивановне Цветаевой Ольге Трухачевой. А затем воспоминания… и представление двухтомника «Воспоминаний» бабушки. Зачитываются приветственные телеграммы от тех, кто по какой-нибудь причине не смог присоединиться к празднику. Звучат песни под гитары, сменяющимися экспромтами, инсценировками и самыми серьезными сообщениями-исследованиями. Но тема всегда одна: Таруса, Ока, Цветаевы.

…Вспоминают, что весной 61-го в доме Паустовского Ариадна Сергеевна Эфрон прочитала из заветной самосшивной цветаевской тетради рассказ «Хлыстовки», написанный ее матерью в мае 1934 года в Париже. Этот рассказ, стихи «Осень в Тарусе», «Паром» и другие вошли в подготавливаемые тогда к изданию «Тарусские страницы». И услышан был запредельный сиротский крик души поэтессы, отторгнутой от Родины, от любимой Тарусы: «Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище под кустом бузины в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая крупная в тех местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уже нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили с тарусской каменоломни камень: «Здесь бы хотела лежать Марина Цветаева». После выхода «Тарусских страниц» волю поэтессы исполнил летом 1962 года киевский студент Семен Островский.Как удалось уговорить начальника местной каменоломни, отдавшего даром золотистый мрамор весом 3-4 тонны, сделать прекрасную надпись и нечеловеческими усилиями поднять и установить камень на высоком косогоре старого хлыстовского кладбища рядом с «Уснувшим мальчиком» над могилой Борисова-Мусатова,- известно лишь Семену Островскому, страстному почитателю поэзии Цветаевой. Это был очень дерзкий по тем временам поступок, а потому камень пролежал всего …три дня. Его увезли и куда-то сбросили. И лишь через 26 лет после тех событий, в день 96-летия Цветаевой, желание поэтессы было воплощено в новом камне, безвозмездно выполненным скульптором Юрием Александровым из глыбы тарусского мрамора и поставленном на высоком окском холме. Завсегдатаи костра рассказывают, что раньше любители поэзии собирались на Мусатовском косогоре. Но эти встречи остались лишь в воспоминаниях. Поэтому с первого же костра решили собирать все выступления. Александр Хонаков, главный организатор костров, неутомимый подвижник и бескорыстный энтузиаст, теперь уже со своим помощником

Борисом Мансуровым, к каждому октябрю готовит огромные фотомонтажи и целые альбомы с выступлениями участников предыдущих праздников. Выпускает самиздатовские библиографические книжки, помогает в сборе материалов тарусскому музею семьи Цветаевых, открытому в 1992 году, ведет переписку с другими цветаевскими музеями. Первый костер состоялся в Тарусе 6 октября 86-го,за два года до начала официальных Цветаевских чтений в Тарусе, когда имя опальной поэтессы, «эмигрантки и белогвардейки», было под запретом. Тогда собралось 38 человек. Погода стояла холодная и промозглая, кто-то предложил разжечь костер, чтобы согреться. Стали читать стихи:

Ногу – в стремя! – сквозь огонь и воду!
Где верхом – где ползком – где вплавь…

Тогда же было решено возлагать цветы к трем могилам: К.Г. Паустовского, А.С. Эфрон и В.И Цветаевой. И это тоже стало традицией. Но когда возвращались шумной толпой к автобусной остановке, подошли «люди в черном»: «Кто? Откуда? И зачем? Почему общество не зарегистрировано?». Это все в прошлом… А сейчас ежегодные цветаевские праздники, проводимые тарусскими властями, уже невозможно представить без костров и его участников, влюбленных в осень, жизнь, Тарусу. Все они чуточку сумасшедшие. Потому что каждый из них, зажженный огнем Марины, готов

И дерзновенно улыбнувшись – первым
Взойти на твой костер.

Стихи здесь читают и взрослые и дети, профессиональные литераторы, актеры - ценители высокой поэзии. В свой выходной они встали в 5 часов утра, чтобы с первым автобусом отправиться в Тарусу, в этот же день надо вернуться назад, утром на работу. Некоторые выступления – оригинальные откровения-раздумья, достойные широкой публикации в литературных журналах. Алена Трубицына из набережных челнов говорит о несбыточной мечте поэтессы жить в городе, похожим на Тарусу ее детства – с таинственными оврагами, холмами, Окой в столетних ветлах.

Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.

Елена Голованова подготовила интереснейший рассказ о блестящих афоризмах поэтессы: «Здесь, у костра, я хотела бы только показать, что «пришел черед» не только Цветаевским стихам, но и ее мыслям. Она писала, что «для мысли не надо условий и времени, она возникает мгновенно, хотя бы за чисткой рыбы, а вот для чувства необходимо время». И опять звучат песни под гитару, теперь уже в исполнении Ларисы Невосельцевой, известной исполнительницы и композитора. Звучит ее песня «Колокольчик из Тарусы»…и повторяется на «бис».

Самое удивительное, что число участников костров не сокращается, а напротив, возрастает год от года. Расширяется и география костров. Рекорд отдаленности, раньше принадлежавший Юрию Шкваренко, преподавателю музыки из Билибино Магаданской области, перешел к Юлию Зыслину, поэту и барду, активному «костровцу», живущему теперь в Америке. 6 октября 96-го года он провел первый Вашингтонский Цветаевский костер…

Пылью растертых строк… или «Я живу за всех…»

«Таруса. Маленький городок на холмах, поросших березами, на левом берегу Оки. Яблочные и ягодные сады. Собор на площади (там же бывает ярмарка) и красная с белым Воскресенская церковь – на крутом холме. Это на полпути к даче, где мы живем; пониже часовенка, точь-в -точь как на картине «Над вечным покоем» Это из широко известной книги Анастасии Ивановны Цветаевой «Воспоминания», ярких мемуаров, написанных уже в солидном возрасте – после двадцати двух лет советских тюрем, лагерей и ссылок. С посвящением: «Моей сестре Марине Цветаевой». «Перед нами удивительная, вдохновенная книга: проза, перенасыщенная электричеством памяти», - скажет поэт Павел Антокольский. Под ласковым солнцем на берегу Оки, у пламени костра, звучат отрывки из «Воспоминаний», теперь уже переизданных и дополненных, и вылившихся в двухтомник – к 115-ой годовщины со дня рождения писательницы. Это место в Тарусе называется «Песочное». И наверху, сквозь высокие березы чудится простой серый дощатый дом с двухъярусной террасой и лесенкой, сходящей прямо в сирень, слышатся звуки рояля, щебет детских голосов… «Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить… Ясные дни – светлые вечера – детство неторопливо идущее время – как хорошо это было, каким маленьким земным раем это предстает теперь…» Ольга Трухачева (внучка А.И.) рассказала, что «Воспоминания» четыре долгих года не выпускали, придирались по разным мелочам. Были и такие упреки: «Что вы тут пишите: то Таруса, то Москва, а потом опять Таруса. Вы бы все собрали о Тарусе одним куском, не разбивая, а потом полностью переключились на Москву. И ели возле дома повторно описываете!» На что Анастасия Ивановна ответила: «Я вам никак не могу вдолбить, что мы дети, каждое лето приезжали в Тарусу, и ели росли вместе с нами, и каждый раз по- новому воспринимался мир. И такое перемежение: Таруса – Москва – Таруса – это наш с Мариной рост». Где бы Анастасия Ивановна ни была за свою жизнь, какие бы лишения не переносила, что бы не писала, всегда и везде немеркнущей звездой светила ей родная Таруса. Осталась детская привычка собирать красивые камушки, пронесенная до старости: «И я нагибаюсь, подбираю, сую в карман: на московском письменном столе лягут кокчетавские камни. Ах, камни тарусские! Возле ручья нагибалась с мамой, подбирала горящие кристаллы сокровища! Средь суровых серых кривых плоскостей россыпью сверкал горный хрусталь – он навеки, годы позже, остался тарусским…» И в Кокчетаве пишутся горькие строки: «Так и не дала мне жизнь того, что так страстно желалось – ящик масляных красок, складной стульчик – и по тарусским холмам над Окой… Увезли с тех холмов – надолго». Анастасию Ивановну и сына ее Андрея арестовали в Тарусе в 37-м… И началось мучительное скитание по этапам. Литературный секретарь писательницы Станислав Айдинян рассказывает о посмертно изданной книге стихов Анастасии Ивановны «Мой единственный сборник»: «Именно в тюрьме, после многих часов допросов , в максимальном душевном напряжении – не уронить достоинство, не сделать неверного шага, не сказать лишнего, невольно не предать – в аду переживаний – стали рождаться «в воздух», записать было нечем – одно за другим стихотворения…» Строчки «Чужбины» родились в 41-м в дальневосточном лагере и посвящены «Тарусе, вдали от нее»:

Здесь поезда кричат, как пароходы,
Песчаной мели раскаленный крик.
Мне чудятся Оки серебряные воды,
Лесов березовых серебряный язык.
В сиреневой тени, ромашкой зацветая,
Таруса спит смолы янтарным сном.
Игнатовской горы за тетиным сараем
Рыже-зеленый виден мне излом…

После реабилитации, вернувшись в Москву, Анастасия Ивановна горячо интересовалась всем, что происходило в городе ее детства. Но в Тарусе бывала редко, последний раз - в сентябре 75-го года. И не только преклонные годы причина невыезда в родные места, есть еще и боль и горечь потерь и разрушений. Уничтожен отчий дом в «Песочном», обезображена Воскресенская церковь, превращен в коммуналку дом родственников Добротворских. Анастасия Ивановна воскресала и оживляла в своих книгах не только дорогих и близких, но и всю русскую интеллигенцию. В 92-м году открыт уникальный музей семьи Цветаевых в доме Сусанны Давыдовны Мейн – дети ее ласково называли тетей, а сокращенно – Тьо.

Сколько возможностей вы унесли
И невозможностей сколько –
В ненасытную прорву земли,
Двадцатилетняя полька!

Анастасия Ивановна радовалась открытию цветаевских музеев в Александрове, Ново-Талицах, Болшеве, Тарусе. Радовалась Цветаевским чтениям и кострам, дарила книги, фотографии и неизменно посылала приветственные поздравления. Вот одно из архива «костровцев», которое было зачитано Ольгой Трухачевой: « Желаю всем здоровья и радостных событий в жизни – чтобы благодарить Господа Бога за дарованную нам жизнь. А также – терпения, главного свойства, нужного в жизни, когда нам посылаются неизбежные испытания. Давайте не терять надежды на то, что испытания пройдут, а смысл жизни нам все глубже будет открываться!» Анастасия Ивановна писала: «Я не представляю себя столетней! Старая я только по паспорту». К 100-летию писательницы 27 сентября 1994 года в Музее семьи Цветаевых была открыта юбилейная выставка. Она воспроизвела интерьер скромной московской квартирки на Большой Спасской,8, где писательница прожила последние 14 лет, теперь на этом доме установлена мемориальная доска. К 115-ой годовщине стараниями Ольги Трухачевой, внучки, и директора музея Елены Климовой в Тарусе прошли научные чтения. И к каждому – внимание, участие, совет, а на прощание : «Храни вас Господь!»… Анастасия Ивановна очень скромно оценивала свои успехи: «Марина – гений, а я просто одаренный человек». Она всегда находилась в тени своей знаменитой сестры. Станислав Айдинян вспоминает как она говорила своим чуть надтреснутым, но по-девичьи бодрым голосом: «Нас мама в праздники родила. Марину в Иоанн Богослов – 8 октября, а меня – в Воздвиженье Животворящего Креста Господня, 27 сентября, через два года после Марины». Еще в 1916 году Анастасия Ивановна пророчески напишет: «Маринина смерть будет самым глубоким, жгучим – слов нет – горем моей жизни…больше смерти всех, всех, кого я люблю». Однажды писательницу спросили, есть ли у нее заветная мечта. «Есть. Нельзя ли переименовать музей – дело всей жизни моего отца – его именем?»,- спросила она. Через всю свою нелегкую судьбу Анастасия Ивановна пронесла трепетное отношение к родителям, волнение в голосе, когда вспоминала их детство. Тарусу… Она умирала с именем Тарусы на устах. Как рассказывает Ольга Трухачева, в одну из последних ночей она проговорила шесть часов. Рассказывала свои «Воспоминания». Была маленькой девочкой, звала маму, хотела в Тарусу, была матерью, бабушкой, прабабушкой. Даже арест, лагерь, ссылка к ней вернулись. Сокрушалась, что мало сделала для людей: «Как я сожалею, что люблю их недостаточно! Хотела бы любить их активной, действенной любовью…» Она умерла в возрасте 99 лет, чтобы воскреснуть в нас вечной памятью и благодарностью за то, что она была. Анастасия значит Воскресшая – она была живой ниточкой, связывающей нас с «серебряным веком» русской литературы.

Хрупкая последняя Цветаева
Догорела, излучая свет…

Надежда Шарова

« Вновь я посетил тот уголок земли…»

«Здесь Пушкин был. Далеким летним днем.
Здесь Пушкин был. Сорвал цветок на память.
...Давно остыли легкие следы -
Их занесло песками и годами»
(Борис Левенко)

Бывая в интересных местах, каждый раз убеждаюсь в некоем таинственном и необъяснимом влиянии места на судьбы и характеры людей. Кажется, именно здесь может родиться что-нибудь значительное, выдающееся. Так и в Пушкинских Горах... Само место дает возможность лучше понять, о чем думал поэт, творя свои бессмертные произведения.
Злодейская рука, отправившая Пушкина в могилу в 37 лет, время – разрушившее его дом… Почти ничего не осталось - сгорело, пропало, утрачено. Остались только его книги: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа...»