Столица "Золотого кольца". Зарисовка Ярославль-Карабиха

Таруса. Осень 2009 «Анастасии и Марины здесь оживают голоса!»

«Мне чудятся Оки серебряные воды…»

«Птица-феникс – я, только в огне пою!» Это крылатое изречение Марины Цветаевой стало девизом традиционных тарусских костров, уникального явления в наполненной событиями и людьми «маленькой мирной Тарусы». Этой осенью зажегся двадцать четвертый в честь 117-летия русской поэтессы и 115-летия ее сестры Анастасии Ивановны Цветаевой. По традиции, в первое воскресенье октября поклонники творчества Цветаевой собрались не только из Тарусы, Москвы, Калуги, Александрова, но и из самых отдаленных уголков России и даже зарубежья.

Любовь – это все дары в костер,-
И всегда – задаром!

Длинной цепочкой идут «костровцы» мимо памятного камня с высеченной надписью: «здесь бы хотела лежать Марина Цветаева», открытого при огромном стечении народа в 1988 году. Возложив цветы и сделав фото на память, проходят мимо сиротливого фундамента разрушенного дома семьи Цветаевых… Здесь выросло четверо детей Ивана Владимировича: Леры, Андрея и неразлучных Муси с Асей.

Кто для Аси нужнее Марины?
Милой Асеньки кто мне нужней?

«Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить,- написала Анастасия Ивановна Цветаева в своих «Воспоминаниях». Внизу «все так же сонными лугами лениво плещется Ока», в наверху «звонят колокола в тени, спешат удары за ударом» - слава Богу, церковь Воскресения Христова восстановлена. .. По дороге собирают хворост, сухие стволы деревьев, и вот среди пышного свечения октябрьского листопада уже вспыхивает огонь, и льются стихи:

Ледяной костер, огневой фонтан!
Высоко несу свой высокий стан,
Высоко несу свой высокий сан –
Собеседницы и наследницы».

Право зажечь костер предоставлено внучке Анастасии Ивановне Цветаевой Ольге Трухачевой. А затем воспоминания… и представление двухтомника «Воспоминаний» бабушки. Зачитываются приветственные телеграммы от тех, кто по какой-нибудь причине не смог присоединиться к празднику. Звучат песни под гитары, сменяющимися экспромтами, инсценировками и самыми серьезными сообщениями-исследованиями. Но тема всегда одна: Таруса, Ока, Цветаевы.

…Вспоминают, что весной 61-го в доме Паустовского Ариадна Сергеевна Эфрон прочитала из заветной самосшивной цветаевской тетради рассказ «Хлыстовки», написанный ее матерью в мае 1934 года в Париже. Этот рассказ, стихи «Осень в Тарусе», «Паром» и другие вошли в подготавливаемые тогда к изданию «Тарусские страницы». И услышан был запредельный сиротский крик души поэтессы, отторгнутой от Родины, от любимой Тарусы: «Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище под кустом бузины в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая крупная в тех местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уже нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили с тарусской каменоломни камень: «Здесь бы хотела лежать Марина Цветаева». После выхода «Тарусских страниц» волю поэтессы исполнил летом 1962 года киевский студент Семен Островский.Как удалось уговорить начальника местной каменоломни, отдавшего даром золотистый мрамор весом 3-4 тонны, сделать прекрасную надпись и нечеловеческими усилиями поднять и установить камень на высоком косогоре старого хлыстовского кладбища рядом с «Уснувшим мальчиком» над могилой Борисова-Мусатова,- известно лишь Семену Островскому, страстному почитателю поэзии Цветаевой. Это был очень дерзкий по тем временам поступок, а потому камень пролежал всего …три дня. Его увезли и куда-то сбросили. И лишь через 26 лет после тех событий, в день 96-летия Цветаевой, желание поэтессы было воплощено в новом камне, безвозмездно выполненным скульптором Юрием Александровым из глыбы тарусского мрамора и поставленном на высоком окском холме. Завсегдатаи костра рассказывают, что раньше любители поэзии собирались на Мусатовском косогоре. Но эти встречи остались лишь в воспоминаниях. Поэтому с первого же костра решили собирать все выступления. Александр Хонаков, главный организатор костров, неутомимый подвижник и бескорыстный энтузиаст, теперь уже со своим помощником

Борисом Мансуровым, к каждому октябрю готовит огромные фотомонтажи и целые альбомы с выступлениями участников предыдущих праздников. Выпускает самиздатовские библиографические книжки, помогает в сборе материалов тарусскому музею семьи Цветаевых, открытому в 1992 году, ведет переписку с другими цветаевскими музеями. Первый костер состоялся в Тарусе 6 октября 86-го,за два года до начала официальных Цветаевских чтений в Тарусе, когда имя опальной поэтессы, «эмигрантки и белогвардейки», было под запретом. Тогда собралось 38 человек. Погода стояла холодная и промозглая, кто-то предложил разжечь костер, чтобы согреться. Стали читать стихи:

Ногу – в стремя! – сквозь огонь и воду!
Где верхом – где ползком – где вплавь…

Тогда же было решено возлагать цветы к трем могилам: К.Г. Паустовского, А.С. Эфрон и В.И Цветаевой. И это тоже стало традицией. Но когда возвращались шумной толпой к автобусной остановке, подошли «люди в черном»: «Кто? Откуда? И зачем? Почему общество не зарегистрировано?». Это все в прошлом… А сейчас ежегодные цветаевские праздники, проводимые тарусскими властями, уже невозможно представить без костров и его участников, влюбленных в осень, жизнь, Тарусу. Все они чуточку сумасшедшие. Потому что каждый из них, зажженный огнем Марины, готов

И дерзновенно улыбнувшись – первым
Взойти на твой костер.

Стихи здесь читают и взрослые и дети, профессиональные литераторы, актеры - ценители высокой поэзии. В свой выходной они встали в 5 часов утра, чтобы с первым автобусом отправиться в Тарусу, в этот же день надо вернуться назад, утром на работу. Некоторые выступления – оригинальные откровения-раздумья, достойные широкой публикации в литературных журналах. Алена Трубицына из набережных челнов говорит о несбыточной мечте поэтессы жить в городе, похожим на Тарусу ее детства – с таинственными оврагами, холмами, Окой в столетних ветлах.

Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.

Елена Голованова подготовила интереснейший рассказ о блестящих афоризмах поэтессы: «Здесь, у костра, я хотела бы только показать, что «пришел черед» не только Цветаевским стихам, но и ее мыслям. Она писала, что «для мысли не надо условий и времени, она возникает мгновенно, хотя бы за чисткой рыбы, а вот для чувства необходимо время». И опять звучат песни под гитару, теперь уже в исполнении Ларисы Невосельцевой, известной исполнительницы и композитора. Звучит ее песня «Колокольчик из Тарусы»…и повторяется на «бис».

Самое удивительное, что число участников костров не сокращается, а напротив, возрастает год от года. Расширяется и география костров. Рекорд отдаленности, раньше принадлежавший Юрию Шкваренко, преподавателю музыки из Билибино Магаданской области, перешел к Юлию Зыслину, поэту и барду, активному «костровцу», живущему теперь в Америке. 6 октября 96-го года он провел первый Вашингтонский Цветаевский костер…

Пылью растертых строк… или «Я живу за всех…»

«Таруса. Маленький городок на холмах, поросших березами, на левом берегу Оки. Яблочные и ягодные сады. Собор на площади (там же бывает ярмарка) и красная с белым Воскресенская церковь – на крутом холме. Это на полпути к даче, где мы живем; пониже часовенка, точь-в -точь как на картине «Над вечным покоем» Это из широко известной книги Анастасии Ивановны Цветаевой «Воспоминания», ярких мемуаров, написанных уже в солидном возрасте – после двадцати двух лет советских тюрем, лагерей и ссылок. С посвящением: «Моей сестре Марине Цветаевой». «Перед нами удивительная, вдохновенная книга: проза, перенасыщенная электричеством памяти», - скажет поэт Павел Антокольский. Под ласковым солнцем на берегу Оки, у пламени костра, звучат отрывки из «Воспоминаний», теперь уже переизданных и дополненных, и вылившихся в двухтомник – к 115-ой годовщины со дня рождения писательницы. Это место в Тарусе называется «Песочное». И наверху, сквозь высокие березы чудится простой серый дощатый дом с двухъярусной террасой и лесенкой, сходящей прямо в сирень, слышатся звуки рояля, щебет детских голосов… «Полноценнее, счастливее детства, чем наше в Тарусе, я не знаю и не могу вообразить… Ясные дни – светлые вечера – детство неторопливо идущее время – как хорошо это было, каким маленьким земным раем это предстает теперь…» Ольга Трухачева (внучка А.И.) рассказала, что «Воспоминания» четыре долгих года не выпускали, придирались по разным мелочам. Были и такие упреки: «Что вы тут пишите: то Таруса, то Москва, а потом опять Таруса. Вы бы все собрали о Тарусе одним куском, не разбивая, а потом полностью переключились на Москву. И ели возле дома повторно описываете!» На что Анастасия Ивановна ответила: «Я вам никак не могу вдолбить, что мы дети, каждое лето приезжали в Тарусу, и ели росли вместе с нами, и каждый раз по- новому воспринимался мир. И такое перемежение: Таруса – Москва – Таруса – это наш с Мариной рост». Где бы Анастасия Ивановна ни была за свою жизнь, какие бы лишения не переносила, что бы не писала, всегда и везде немеркнущей звездой светила ей родная Таруса. Осталась детская привычка собирать красивые камушки, пронесенная до старости: «И я нагибаюсь, подбираю, сую в карман: на московском письменном столе лягут кокчетавские камни. Ах, камни тарусские! Возле ручья нагибалась с мамой, подбирала горящие кристаллы сокровища! Средь суровых серых кривых плоскостей россыпью сверкал горный хрусталь – он навеки, годы позже, остался тарусским…» И в Кокчетаве пишутся горькие строки: «Так и не дала мне жизнь того, что так страстно желалось – ящик масляных красок, складной стульчик – и по тарусским холмам над Окой… Увезли с тех холмов – надолго». Анастасию Ивановну и сына ее Андрея арестовали в Тарусе в 37-м… И началось мучительное скитание по этапам. Литературный секретарь писательницы Станислав Айдинян рассказывает о посмертно изданной книге стихов Анастасии Ивановны «Мой единственный сборник»: «Именно в тюрьме, после многих часов допросов , в максимальном душевном напряжении – не уронить достоинство, не сделать неверного шага, не сказать лишнего, невольно не предать – в аду переживаний – стали рождаться «в воздух», записать было нечем – одно за другим стихотворения…» Строчки «Чужбины» родились в 41-м в дальневосточном лагере и посвящены «Тарусе, вдали от нее»:

Здесь поезда кричат, как пароходы,
Песчаной мели раскаленный крик.
Мне чудятся Оки серебряные воды,
Лесов березовых серебряный язык.
В сиреневой тени, ромашкой зацветая,
Таруса спит смолы янтарным сном.
Игнатовской горы за тетиным сараем
Рыже-зеленый виден мне излом…

После реабилитации, вернувшись в Москву, Анастасия Ивановна горячо интересовалась всем, что происходило в городе ее детства. Но в Тарусе бывала редко, последний раз - в сентябре 75-го года. И не только преклонные годы причина невыезда в родные места, есть еще и боль и горечь потерь и разрушений. Уничтожен отчий дом в «Песочном», обезображена Воскресенская церковь, превращен в коммуналку дом родственников Добротворских. Анастасия Ивановна воскресала и оживляла в своих книгах не только дорогих и близких, но и всю русскую интеллигенцию. В 92-м году открыт уникальный музей семьи Цветаевых в доме Сусанны Давыдовны Мейн – дети ее ласково называли тетей, а сокращенно – Тьо.

Сколько возможностей вы унесли
И невозможностей сколько –
В ненасытную прорву земли,
Двадцатилетняя полька!

Анастасия Ивановна радовалась открытию цветаевских музеев в Александрове, Ново-Талицах, Болшеве, Тарусе. Радовалась Цветаевским чтениям и кострам, дарила книги, фотографии и неизменно посылала приветственные поздравления. Вот одно из архива «костровцев», которое было зачитано Ольгой Трухачевой: « Желаю всем здоровья и радостных событий в жизни – чтобы благодарить Господа Бога за дарованную нам жизнь. А также – терпения, главного свойства, нужного в жизни, когда нам посылаются неизбежные испытания. Давайте не терять надежды на то, что испытания пройдут, а смысл жизни нам все глубже будет открываться!» Анастасия Ивановна писала: «Я не представляю себя столетней! Старая я только по паспорту». К 100-летию писательницы 27 сентября 1994 года в Музее семьи Цветаевых была открыта юбилейная выставка. Она воспроизвела интерьер скромной московской квартирки на Большой Спасской,8, где писательница прожила последние 14 лет, теперь на этом доме установлена мемориальная доска. К 115-ой годовщине стараниями Ольги Трухачевой, внучки, и директора музея Елены Климовой в Тарусе прошли научные чтения. И к каждому – внимание, участие, совет, а на прощание : «Храни вас Господь!»… Анастасия Ивановна очень скромно оценивала свои успехи: «Марина – гений, а я просто одаренный человек». Она всегда находилась в тени своей знаменитой сестры. Станислав Айдинян вспоминает как она говорила своим чуть надтреснутым, но по-девичьи бодрым голосом: «Нас мама в праздники родила. Марину в Иоанн Богослов – 8 октября, а меня – в Воздвиженье Животворящего Креста Господня, 27 сентября, через два года после Марины». Еще в 1916 году Анастасия Ивановна пророчески напишет: «Маринина смерть будет самым глубоким, жгучим – слов нет – горем моей жизни…больше смерти всех, всех, кого я люблю». Однажды писательницу спросили, есть ли у нее заветная мечта. «Есть. Нельзя ли переименовать музей – дело всей жизни моего отца – его именем?»,- спросила она. Через всю свою нелегкую судьбу Анастасия Ивановна пронесла трепетное отношение к родителям, волнение в голосе, когда вспоминала их детство. Тарусу… Она умирала с именем Тарусы на устах. Как рассказывает Ольга Трухачева, в одну из последних ночей она проговорила шесть часов. Рассказывала свои «Воспоминания». Была маленькой девочкой, звала маму, хотела в Тарусу, была матерью, бабушкой, прабабушкой. Даже арест, лагерь, ссылка к ней вернулись. Сокрушалась, что мало сделала для людей: «Как я сожалею, что люблю их недостаточно! Хотела бы любить их активной, действенной любовью…» Она умерла в возрасте 99 лет, чтобы воскреснуть в нас вечной памятью и благодарностью за то, что она была. Анастасия значит Воскресшая – она была живой ниточкой, связывающей нас с «серебряным веком» русской литературы.

Хрупкая последняя Цветаева
Догорела, излучая свет…

Надежда Шарова

« Вновь я посетил тот уголок земли…»

«Здесь Пушкин был. Далеким летним днем.
Здесь Пушкин был. Сорвал цветок на память.
...Давно остыли легкие следы -
Их занесло песками и годами»
(Борис Левенко)

Бывая в интересных местах, каждый раз убеждаюсь в некоем таинственном и необъяснимом влиянии места на судьбы и характеры людей. Кажется, именно здесь может родиться что-нибудь значительное, выдающееся. Так и в Пушкинских Горах... Само место дает возможность лучше понять, о чем думал поэт, творя свои бессмертные произведения.
Злодейская рука, отправившая Пушкина в могилу в 37 лет, время – разрушившее его дом… Почти ничего не осталось - сгорело, пропало, утрачено. Остались только его книги: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа...»

Как давно мы не были в Плесе! С наступлением весны он вновь нас поманил! Вспоминались удивительные пейзажи, березовые рощи этого чудесного маленького городка. Впервые он нас совершенно очаровал семь лет назад, да он и не может не очаровывать. Мощеные булыжником улочки и спуски, каменный мост через речку Шохонку, старинные белые дачи, дворянские усадьбы с колоннами-портиками, деревянные дома с кружевом наличников и водостоков, маковки церквей на холмах, буйство ветвистых яблонь и рябин, сиянье весенней листвы, удивительный простор воды и неба.

Ветры к нам снега носили,

«Город большого русского простора и вольного воздуха»

К.Э. Циолковский